Каков новый план Вашингтона в регионе?
Автор: Абдунасир Нурзад, исследователь в области безопасности и геополитики, специально для «Сангар»
После двух десятилетий прямого присутствия в Афганистане США сместили акцент с «дорогостоящего государственного строительства» на «дистанционное управление рисками». Это не только конец провального проекта, но и отражение нового понимания Вашингтоном роли Афганистана в глобальной конкуренции. Вместо инвестиций в развитие местных институтов теперь применяются финансовое давление, акцент на права человека и гражданские инструменты — рычаги, позволяющие сдерживать угрозы без масштабного военного развертывания.
В этой новой парадигме талибы рассматриваются не только как враг или террористическая группа, но и как рычаг давления и инструмент регионального влияния против Восточного блока. Через «мягкое и негромкое присутствие» — визиты разведчиков и дипломатов, работу с чувствительными вопросами, такими как заложники — Вашингтон реализует свою программу безопасности, компенсируя отсутствие прямой военной силы. Одновременно каналы взаимодействия смещаются из Исламабада (ставшего менее надежным из-за сближения с Китаем) в арабские и прибрежные государства Залива, где США чувствуют себя увереннее.
Кроме того, Вашингтон использует «карту терроризма» как контролируемую угрозу — инструмент управления кризисами. Новая политика демонстрирует параллельные и зачастую противоречивые взаимодействия с Индией, Пакистаном, Россией, Китаем, Турцией и странами Центральной Азии: США фактически не доверяют полностью ни одному партнёру, используя каждого для балансировки. Одновременно Вашингтон опирается на фигуры эпохи республики как на «резервные варианты» и пропагандистские ресурсы, чтобы сохранять внутренние рычаги влияния.
Роль ООН также стала инструментальной. Такие структуры, как UNAMA (Миссия ООН по содействию Афганистану), которые формально выполняют гуманитарные задачи, на деле становятся частью сети мониторинга и разведки. Сегодняшний взгляд США на Афганистан уже не «стратегически стабилизирующий»: страна всё больше воспринимается как центр прослушивания и база разведывательного влияния в Центральной Азии, а также как инструмент давления на Восточный блок, а не как место для постоянного размещения войск.
Этот поворот совпал с переосмыслением американо-российских отношений. В Афганистане Вашингтон рассматривает Москву не обязательно только как врага, но и как тактического партнёра в сдерживании Китая. Классические американо-российские битвы сменились разведывательными играми и борьбой за влияние, при этом Китай воспринимается как более амбициозный и опасный соперник, чем Россия. Такое восприятие усилило зависимость Европы от США в сфере безопасности, энергетики и экономики, оставив её под «ядерным зонтиком» Вашингтона.
Растущее и эгоистичное влияние Китая в Афганистане вызывает совместную обеспокоенность как у Вашингтона, так и у Москвы. Изменение американской политики частично направлено на то, чтобы снизить тревогу России относительно интересов США и тем самым развязать руки Вашингтону для игры против Китая в Афганистане. Таким образом, Афганистан перестал быть ареной прямого американо-российского противостояния; теперь это лаборатория по сдерживанию Китая и сохранению превосходства США в «Новой Большой Игре».
Разворот политики США в Афганистане отражает многоуровневую стратегию, которая уходит от логики «прямого присутствия и государственного строительства» и приближается к логике «инструментализации и управляемого кризиса». Талибы, ООН, арабские страны, фигуры республиканской эпохи и даже Россия стали в этой стратегии инструментами. Такой подход снижает издержки для США, но превращает Афганистан в поле скрытой конкуренции и механизм сдерживания Китая. Для афганцев это не сулит устойчивой стабильности, а скорее воспроизводит «Большую Игру» — пусть и в более мягкой и сложной форме.
